Психологи наверняка знают феномен осознания родины взрослым человеком. То есть, где бы ты ни родился, своим домом считаешь то место, которое осознаешь, как родину. Очень часто бывает, что ребенок уезжает с места рождения вместе со своей семьей, все устраиваются на новом месте, обживаются: детский сад, школа, учеба, работа, и вот ты уже не питерец, а москвич, не киевлянин, а коренной иерусалимец.

Есть известные примеры. Взять хоть Бориса Акунина. Родился Григорий Шалвович в Тбилиси, а с двухлетнего возраста живет в Москве. Язык не повернется назвать его грузинским писателем. Да и грузином – как-то не очень. Есть примеры неизвестные или малоизвестные, но массовые. Стояла когда-то в ГДР огромная Группа советских войск в Германии. И рождались во всяческих Лейпцигах, Дрезденах и Вюнсдорфах дети советских офицеров и прапорщиков. Их множество. Один их них – А. Гордеев, даже заседает сейчас в правительстве в должности министра сельского хозяйства. Все они – русские (или россияне) - не немцы же.

Такие рассуждения успокаивают меня, когда я приезжаю в Японию. Потому что, попадая в Токио, я всей кожей чувствую, что я – дома, что это – мой город. Родился я в маленьком подмосковном городишке, который за последние годы строительного бума сделал все, чтобы я не мог его узнать, признать и осознать, как родину. Как факт – да. Есть улица, по которой я ходил в школу, есть (пока еще есть) дома, которые я помню, моя школа на месте. Существуют даже некоторые одноклассники. Не виртуальные, а вполне реальные. А вот эмоций - нет.

И есть Токио. Место, где я был много раз, а жил безвыездно ничтожный срок – всего год, но который перевернул всю жизнь – с ног на голову, а потом обратно, безвозвратно все встряхнув и перемешав, и который – дом. Я узнаю его воздух – душный, влажный, чистый, разный по составу и консистенции в зависимости от сезона, но всегда пахнущий морем, рыбными ресторанами, дорогой косметикой, паром от кондиционеров и канализацией. Я узнаю его людей – умудряющихся при безграничности фантазии в одежде выглядеть темной массой – дисциплинированной, организованной, но лишь внешне однородной. Хорошо знаю, что кто-то из них может внезапно отдать мне свой зонт, заметив, что я не захватил свой и промок, и сам побежит под дождем, прикрывая голову портфелем, а кто-то может подойти и сбоку пнуть посильнее, потому что я – гайдзин – человек извне.

Я люблю его метро, в котором пахнет все теми же кондиционерами, а не бомжами. Обожаю его линии JR, где так легко ориентироваться, и благоговею перед такси с кружевными накидками. Люблю его улицы – орущие, кричащие, забитые людьми, под бряканье своих брелоков бредущими утром на станцию, а вечером от нее – всегда по своей – правой стороне. Своим ростом и отсутствием колокольчиков я сам себе напоминал иногда пастуха в стаде альпийских коровок. Я обожаю дорогу номер 15 – на участке от станции Синагава до храма Сэнгакудзи я знаю на тротуаре каждую щербинку, и сколько бы ни прошло лет, мне кажется, что последний раз я проходил тут только вчера.

Я люблю его башни небоскребов, они действительно кажутся мне красивыми, люблю его двухэтажные домишки- апато – я жил в таком, люблю парки и детские площадки, зеленые улицы и густые парки, многочисленные онсэны, рестораны и бары – они не просто хороши, нет, в них я пожил еще одну свою жизнь, а это нельзя забыть. Я люблю его – этот город…

Конечно, как и рожденные в Вюнсдорфе, я не стал, никогда не стану и никогда не хотел бы стать японцем. И я прекрасно знаю, что у каждого – свой Токио. Но он большой, его хватит на всех. Ибо это - великий город, это – мой город. Город, который стоит мессы.

© kulanov